Агентурная разведка. Книга первая. Русская агентур - Страница 8


К оглавлению

8

В таком положении центральный орган агентурной разведки находился вплоть до новой реорганизации центрального аппарата военного ведомства, последовавший после русско-японской войны.

Глава четвертая. Официальные военные агенты (атташе)

Узаконение института военных атташе. — Агентурная работа русского полковника Чернышева. — Запрещение военным агентам заниматься агентурной разведкой. — Подбор военных агентов и его результаты. — Оценка японской армии русским военным агентом, ген. Куропаткиным и ген. Ивановым. — Посылка во главе русской эскадры во Францию адмирала, не знавшего французского языка и мотивы этой посылки. — Взаимоотношения военных агентов С послами. — Оценка германской армии русским послом Шуваловым. — Отпуск средств военным агентам на агентурную работу.


После узаконения в 1864 году института военных агентов (атташе), в первое время считалось, что они должны все необходимые сведения добывать только совершенно легальным путем, не прибегая к подкупу, т. е. шпионажу. Но история этого вопроса показывает, что изредка все же попадались среди военных агентов люди, решавшиеся ради пользы дела рисковать карьерой и развивавшие работу по разведке шире тех легальных рамок, в какие их желало поставить так называемое международное право. Так, известно, что еще задолго до официального признания института военных агентов, а именно в 1809 г., русский полковник Чернышев, состоявший неофициальным военным агентом при Наполеоне, занимался шпионажем в довольно широком масштабе и доставлял России сведения о самых тайных замыслах Наполеона. Последний это знал, но не желая преждевременно раскрывать свои карты, лишь в 1812 году под благовидным предлогом (отвоз письма русскому царю) отправил Чернышева в Россию.

Но среди военных агентов России очень редко появлялись "Чернышевы", которые на свой страх и риск, а в большинстве случаев, особенно в первое время, и на свои собственные средства, взялись бы создавать агентурную сеть. Почти до самого начала русско-японской войны Россия не поручала своим официальным военным агентам сбора сведений тайным образом, а если бы даже такое требование и было предъявлено, то навряд ли из этого вышло что-либо положительное. Объясняется это подбором людей, назначавшихся на должности военных агентов России заграницей исключительно на среды аристократов и придворных, служивших в гвардии. В военные агенты в то время можно было попасть лишь по высокой и солидной протекции. Одни фамилии военных агентов России в конце девяностых годов весьма красноречиво говорят об этом. Вот для примера несколько из них:

Флигель-адъютант полковник князь Витгенштейн — в Париже; генерал-майор барон Торнау — в Вене; генерал адъютант Адельберг 3-й — в Берлине и т. д.

Понятно, что аристократом этого сорта было не до разведки, к ней они способны не были. Они умели блестяще вести себя в блестящем обществе, ухаживать за дамами, выпивать, танцевать на великосветских и придворных балах и, самое большее, — купить и выслать в военное ведомство один-другой вышедший из печати литературный труд об армии той страны, в которой они находились. Эти офицеры являлись сливками русского офицерского корпуса не по своим знаниям военного дела и способностям к сбору нужных сведений и к изучению армий соседей, а по своему социальному положению. Поэтому даже самые лучшие из них не могли дать ничего ценного своему главному штабу об иностранных армиях.

По словам офицера Ген. штаба полковника М. Грулева, лишь в 1908 г. впервые было введено обязательное командирование капитанов гвардии в офицерскую стрелковую школу. До того времени "для офицеров гвардии наука и знания считались предметами совершенно излишними".

Чтобы выйти из такого нелепого положения, когда в определенную страну назначался свыше военный агент, способный описывать только внешний лоск — парады, балы и т. п., т. е. быть не работником, а только представителем своей армии, к некоторым из них в более крупных странах пытались придавать по одному — по два молодых офицера, но тоже обязательно из гвардейских полков. Обычно они рано или поздно заражались настроениями своих шефов и шли по их стопам.

Поэтому не удивительно, если Россия накануне русско-японской войны имела военным агентам в Японии протеже военного министра Куропаткина, полковника Ванновского, который не стеснялся утверждать, что "при всяком значительном усилии японских солдат, у них делается болезнь — опухоль языка".

Характерно, что даже по возвращении в Россию Ванновский считал возможным писать в своем докладе, что "японская армия далеко еще не вышла из состояния внутреннего неустройства, которое неизбежно должна переживать всякая армия, организованная на совершенно чуждых ее народной культуре основаниях, усвоенных с чисто японской слепой аккуратностью и почти исключительно по форме, а отнюдь не по существу, как, впрочем, это замечается и во всех прочих отраслях современной японской жизни. Вот почему, если, с одной стороны, японская армия уже давно не азиатская орда, а аккуратно, педантично организованное по европейскому шаблону более или менее хорошо вооруженное войско, то с другой — это вовсе не настоящая европейская армия, создавшаяся исторически, согласно выработанным собственной культурой принципам.

Пройдут десятки, может быть сотни лет, пока японская армия усвоит себе нравственные основания, на которых зиждется устройство всякого европейского войска, и ей станет по плечу тягаться на равных основаниях хотя бы с одной из самых слабых европейских держав. И это, конечно, в том случае, если страна выдержит тот внутренний разлад, который происходит от слишком быстрого наплыва чуждых ее культуре исторической жизни идей"…

8